В юности я часто испытывал беспокойство и грусть по поводу будущего. В целом, 90-е были не самым приятным временем, но почему-то казалось что дальше всё будет ещё хуже, и какая-то тоска и экзистенциальная печаль казались наиболее подходящими для размышления о нём. К тому же, наполненная такими эмоциями музыка обычно и сопровождала тогда мою жизнь: отчаяние, безнадёга, злая ирония, бессилие — множество ребят, от ультрасовременной банды «Дубовый Гаайъ» до тогда уже мастодонтов Нау, подпитывали это ощущение и отвечали взаимностью из колонок.

Это ощущение сочилось тогда отовсюду: уже мёртвый Цой, тоскливо слушающий ночную птицу Никольский, похоронно-скорбный Шевчук, отчаявшиеся Самойловы, инфернальная Настя, танцующие на гробах Крематорий, и прочие, прочие, прочие... Неудивительно, что и моё собственное творчество тогда было ровно таким же — по нынешним временам оно даже выпадает из легальных рамок, из-за постоянной рефлексии о желании [роскомнадзора] и других депрессивных штуках.

Позже, я вспоминал об этом всём с иронией и свысока, наблюдая за тем, как нормальная реальность двухтысячных и десятых опровергает эти опасения и тревожные ожидания. Музыка вокруг тогда тоже поменялась: грустить, тревожиться и депрессовать не хотелось и было уже ни к чему — ну, или иногда, поорёшь на концерте, вспоминая себя юного отчаявшегося, и обратно ныряешь в благополучие.

Тем ужаснее наблюдать всё происходящее в мире сейчас. Кажется, что сочившиеся тогда из магнитофона тоска и предчувствие беды всё же дождались своего часа, прорвали дамбу умиротворения и залили всё вокруг. Герои «Сестёр», «Брата», оказались правы. И никто не хочет и думать о том, куда Титаник плывёт.

Мы смотрим фильмы или снимся нам самим,
А если снимся — это сон с тяжелого похмелья
Я знаю, я останусь цел и невредим,
Когда взорву все города и выкурю все зелье
Стук в дверь, удар в лицо — молчит городовой
Возможно от того, что он с пробитой головой
Я не хочу, я не хочу, я не хочу домой

Один из альбомов 1990-х, хорошо сейчас работающий саундтреком 2020-х